– Мы не знаем, кто здесь был в пятницу. Сегодня у нас первый день аренды.
Антонина Васильевна пока ничего не понимает, но чувствует, как у нее начинают дрожать колени.
– Что значит «первый день»?
«Первый день… последний день…»
– Послушайте, как вас там, мы не обязаны перед вами отчитываться! Здесь нет никакого Виктора. Досвиданья.
Антонина Васильевна вскипает:
– Девонька! Тебя кто-нибудь когда-нибудь учил элементарной культуре поведения?! Насколько мне известно, к старшим нужно обращаться с уважением.
– Приперлись сюда и меня грузите?! Что вам нужно?!
Лицо Антонины Васильевны становится белее мела, а голос – убийственно спокойным:
– Я из квартиры этажом выше. Мне мешает ваша музыка. Прошу впредь ее не включать.
Все три девушки принимают боевую стойку. Теперь они похожи на молодых петухов.
– Я прошу вас, девочки, не нужно скандалить, – говорит Антонина Васильевна, уже без сил направляясь к выходу. – У меня нет времени спорить и что-либо вам доказывать. Еще раз услышу музыку – вызову милицию.
5
– Антонина Васильевна! Что вы делаете?! Вы переезжаете? – Дворничиха Люся как раз подметает асфальтовую дорожку перед подъездом.
– Нет. Я выбрасываю книжки.
Антонина Васильевна носит перевязанные бечевкой стопки книг из лифта в подъезд, а затем – к мусорным контейнерам.
– Зачем вы это?
– Знаете, Люся, они мне уже не нужны.
Дворничиха Люся бросает свою метлу и помогает Антонине Васильевне.
– Это так странно, Антонина Васильевна. Вы же учительница, да?
– Была когда-то.
– И чтоб книжки выбрасывать?..
– Я их все прочитала и перечитала много раз. Больше ничего нового эти книжки мне сказать не могут.
– Их можно продать, – размышляет дворничиха Люся. – Заработаете немного денег. Чего так просто выбрасывать?
– Хотите – продавайте. Я этим заниматься не буду.
– Да тут уймища книг, – говорит сама себе дворничиха Люся. – Целое состояние…
Антонина Васильевна относит последнюю связку к контейнеру и собирается возвращаться домой. Последний раз смотрит на кучу книг.
Да, я буду жалеть, думает, но не сегодня.
– Люся, хочу кое о чем вас попросить.
– Конечно-конечно, Антонина Васильевна, – Люся роется в книжках то ли для того, чтобы оценить товар, то ли затем, чтоб найти хоть одно знакомое название.
– Помогите мне похоронить Жучку.
– Что?
– Мою собачку. Она умерла.
– О, мне очень жаль, Антонина Васильевна. Вы, наверное, очень ее любили.
– Она была очень стара.
– Да, старость не радость, – говорит почему-то Люся. – Как вы хотите похоронить собачку? Можно положить ее в пакет и просто выбросить в мусорный бак. А можно закопать где-нибудь в парке за домом.
– Лучше, наверное, закопать.
– Ну, тогда я вечерком к вам зайду. Лучше закапывать вечерком. Чтоб люди потом не болтали. Похороним честь честью. Церемониально.
– Спасибо, Люся.
Антонина Васильевна заходит в подъезд, и ей кажется, что собственное ее тело стало вдвое легче.
6
В переходе на станции «Театральная» дискотека в самом разгаре.
Антонина Васильевна стоит рядом с разряженными тетками.
– Вот это я понимаю, Антонина, – говорит Надя, – оделась как полагается. Сегодня ты королева. Прикупила себе новые сапоги?
– Прикупила.
– Ха-рошие. Сколько отдала?
– Пятьдесят гривен.
– А и не скажешь, что так дешево. Ле-гантные.
Надя кого-то ищет взглядом в толпе. Константина Константиновича сегодня нет.
– Что нового, Надежда? – спрашивает Антонина Васильевна.
– Да знаешь, Антонина, нечего даже рассказать. Все живы-здоровы. Пока что.
Два престарелых дедка вдохновенно играют на потрепанных баянах ностальгические мелодии своей молодости.
Медленный вальс, думает Антонина Васильевна и нервно приглаживает воротник своего бордового демисезонного пальто «джерси».
– Разрешите пригласить вас на вальс, – вдруг слышит она совсем рядом знакомый голос. Резко поворачивается. Видит Виктора.
– Виктор? Что вы здесь делаете?
– Пришел с вами потанцевать, Антонина Васильевна.
Разговоры вокруг стихли. Изумленная публика наблюдает за ними. Кто-то шепчет:
– Кто это, Вера? Надежда, ты знаешь, кто это?
– Не имею понятия.
Виктор выводит Антонину Васильевну на середину импровизированной танцевальной площадки.
– Вы готовы, Антонина Васильевна?
– Готова.
– Медленный вальс. Как раз то, что вы больше всего любите.
Начинают танцевать, а несколько десятков пар глаз неотрывно смотрят на них.
– Ты глянь, как она танцует, – шепчет Надя соседке, – никогда бы даже не подумала, что она так умеет.
– Но кто это, Надежда? С кем она танцует?
– Понятия не имею, – и Надя в отчаянии закусывает нижнюю губу.
– Хорошо выглядите, Антонина Васильевна.
– Вы тоже, Виктор.
– Я исчез, не попрощавшись. Вы, наверное, обиделись на меня.
– Не оправдывайтесь. Вы мне ничего не должны. И прощаться не были обязаны.
– Я встал в пару с новой партнершей. Теперь тренируюсь в другом месте. На Липках. Там большой зал. Если хотите, можете приходить туда.
– Ну что вы, Виктор, нет.
– Жаль.
– Ну и как ваша новая партнерша? Пользуется дезодорантом?
– Да, вообще она ничего, нормальная, но ужасно глупая. Настоящая блондинка, знаете ли.
– Чтоб танцевать, много ума не надо.
– Вы, помню, когда-то говорили иначе. Говорили, что танец – это язык не тела, а язык души.
– Ну, Виктор, я преувеличивала. Неизвестно, есть ли эта душа вообще.
– Я прочитал Флобера и Достоевского.
– Даже так? Ну и что, понравилось?
– Понравилось. На очереди Франц Кафка.
– Кафку я разрешаю вам не читать. Боюсь, он негативно повлияет на ваше чувство ритма.
Надя бьет себя ладонью по лбу:
– Ясно! Это ее бывший ученик!
Точно. Бывший ученик. Кто же еще это может быть?
– Виктор, я хотела вам кое в чем признаться.
– Будьте осторожны, Антонина Васильевна, – он лукаво прищуривается.
– Помните, вы спросили меня, почему я одна. Я вам тогда соврала.
– Я в этом не сомневался.
– Не знаю, поймете ли вы. Я просто… я не смогла принять обыкновенную, земную любовь. Слишком романтична была для этого.
Вальс кончился. Виктор подводит Антонину Васильевну к стоящим кучкой женщинам.
– Антонина, познакомь нас со своим кавалером! – щебечет Надя. – Это, как мы поняли, твой бывший ученик, да?
Антонина Васильевна улыбается.
– Нет, Надежда. Это не мой ученик. Познакомься.
Это Виктор.
Thysania agrippina (Мотылек)
1
На мироновском вокзале особенно красиво в это время года. Кто был здесь в конце мая – тот знает. Тот наверняка это чувствовал – будто стоишь чужаком посреди какой-то монументальной венской площади, широкой, белой и мраморной. Вокруг – множество незнакомых людей с тюками, цыганские таборы с колясками, мешками и замурзанными детьми, вспотевшие от неожиданно жаркого солнца милиционеры, здесь же две мусорные урны, из одной валит густой дым (это как раз занялась твоя незагашенная сигарета), вдоль низкого заборчика тянутся аккуратно покрашенные скамейки, внизу – торжественно белые, послепасхальные бордюрчики, есть и шесть-семь абсолютно идентичных киосков с пивом, «сникерсами» – ну и, как водится, пирожки с картошкой.
Они непременно должны быть – эти пирожки. Их продает, как правило, какая-нибудь толстоватая, ничем не примечательная женщина лет сорока, хотя, впрочем, ее возраст не имеет абсолютно никакого значения.
До электрички на Киев еще двадцать минут. Времени как раз хватит. Ты почти машинально, не задерживаясь взглядом на продавщице, вынимаешь из кармана мелочь, нетерпеливо постукиваешь высоковатыми для мужских ботинок каблуками, говоришь себе «не сутулься» или что-нибудь в этом роде – и вот пирожок в твоих руках. Ароматный. Горячий. Ты его очень хочешь. Лениво прогуливаясь по платформе, с аппетитом уминаешь вязкое тесто, которое, честно говоря, хорошо лишь тем, что горячее. Пальцы в масле. Жирные губы блестят на ярком майском солнце.
Да на что он мне сдался, думаешь ты и выбрасываешь наполовину съеденный пирожок. Вот когда-то, в детстве, вот то были настоящие пирожки!
17:52. Прибывает киевская электричка. Люди бросаются к вагонам, толкаются с тюками и замурзанными детьми, потому что им уже обрыдла эта венская площадь, и киоски, и мрамор, а ты стоишь, где стоял, и тоскливо за всем этим наблюдаешь.
В эту пору года здесь особенно красиво, думаешь ты. Берешь в руки громкоговоритель, который все время болтался за спиной, набираешь полные легкие воздуха и объявляешь:
– Уважаемые пассажиры! Настойчиво просим вас покупать билеты для проезда в электропоездах в кассах вокзала. Иначе Укржелезнодорожное управление вынуждено будет прибегнуть к крайним мерам и сократить количество электропоездов на линии Киев – Мироновка.
